Армией это было вчера…
26 июня 1944 года был освобожден город Витебск. Войска 39-й армии 3-го Белорусского фронта и 43-й 1-го Прибалтийского продолжали ликвидировать группировку врага, оказавшуюся в "котле". В окружение попали 5 дивизий 3-й немецкой танковой армии.
Из воспоминаний представителя Ставки Верховного Главнокомандования на 1-м Прибалтийском и 3-м Белорусском фронтах А.Василевского
После того, как западнее Витебска сомкнулось кольцо окружения, в городе и возле него оказались в "котле" свыше 5 дивизий гитлеровцев. Положение их было явно безнадежным.
Окруженным фашистским войскам был предъявлен ультиматум о сдаче. Они попросили дать им на размышление несколько часов. На глазах наших воинов они устроили в своих подразделениях собрания, но решения так и не приняли. Когда время истекло, а ответа о сдаче не последовало, советские войска перешли в атаку. И только тогда фашисты начали сдаваться в плен, почти не оказывая сопротивления. Среди пленных оказалось 4 генерала /Василевский А.М. Дело всей жизни/.
Из воспоминаний командующего 39-й армией 3-го Белорусского фронта И.Людникова
26 июня был пленен вместе со своим штабом командир 53-го армейского корпуса генерал от инфантерии, бывший военный комендант Витебска Гельмут Голльвитцер.
Наши разведчики захватили Голльвитцера в лесу, когда судьба окруженных в районе Витебска фашистских войск была уже предрешена. Немолодой, сухощавый, подвижный Голльвитцер оказался весьма словоохотливым, чем вызвал гнев ярого нациста полковника Шмидта, своего бывшего начальника штаба.
На допросе Голльвитцер между прочим заявил:
- Мы ошиблись в ваших планах и намерениях. Тактика прорыва нашей обороны советскими войсками и их внезапные маневры застигли мой штаб врасплох. Я потерял управление войсками. - Он помолчал и добавил: - Не те времена...
После допроса я приказал начальнику разведки армии подполковнику Волошину доставить Голльвитцера и Шмидта в штаб фронта. Вернувшись, Волошин рассказал любопытные вещи.
Он с пленными ехал в открытой машине. Когда свернули на лесную просеку, Шмидт заелозил, оглянулся, но тут же сник: вторая машина с охраной не отставала от первой. Голльвитцер и Шмидт крепко переругались. Чтобы досадить Шмидту, генерал спросил Волошина, не знает ли тот французский язык. Максим Афанасьевич знал французский. Не стесняясь присутствием Шмидта, Голльвитцер заговорил по-французски, пытаясь расположить к себе нашего разведчика.
Лес кончился. Машина выехала на проселочную дорогу. Заметив на поляне большую группу пленных, Голльвитцер попросил Волошина остановить машину. Быть может, он в последний раз видит своих солдат, горячо желает с ними попрощаться, и если русский офицер будет милостив...
- Разрешаю, - сказал Волошин. - Но при одном условии: не митинговать. Короткое прощальное слово - и едем дальше.
- Данке шон! - вырвалось у Голльвитцера.
Машина затормозила. За обочиной, охраняемые советскими автоматчиками, лежали сотни солдат. Даже те, что были у самой дороги, не поднялись, увидев своего бывшего командира. Голльвитцер встал и вскинул руку. Никто из пленных не шевельнулся.
- Мои солдаты! - В голосе Голльвитцера звучала трагическая нота. - Я был рядом с вами на полях войны и вместе с вами разделил горькую участь плена. В этот час, солдаты, я обращаюсь к вам.
Одни пленные повернулись к Голльвитцеру спиной, другие поднялись и пошли прочь. Он осекся, плюхнулся на сиденье и прошептал Волошину по-французски:
- Увезите меня отсюда. Вчера это была еще армия, сегодня - сброд... /Людников И.И. Дорога длиною в жизнь/.